А Лейла загадочно улыбнулась под своей паранджой и спросила:
— А как тебя зовут, Майкл Джексон?
— Бобоназаров, — шепнул шайтан.
— А по имени?
— Нурбобo. Можно просто Бобo.
— Послушай, Бобо… Ты ведь хочешь, чтобы я тебя полюбила, да?
На это шайтан ответил:
— О!..
А Лейла вдруг посмотрела на него с большим подозрением и приказала:
— А ну, скажи еще что-нибудь!
— Смотрящий на тебя не насытится! — с жаром выпалил шайтан. — Зачем сердце мое украла?
— Слушай, Бобо, давай договоримся: ты будешь говорить по-человечески, ладно? Ну что ты то мычишь, то каким-то звездным языком разговариваешь?
— Я думал, тебе понравится… — снова смутился шайтан.
— Ну, хорошо. Так ты хочешь, чтобы я тебя полюбила?
— Хочу!
— Тогда слушай меня внимательно. Я могла бы тебя полюбить, Бобо, если бы ты… Знаешь что?..
— Что?!
— Если бы ты мне достал… Знаешь кого?..
— Кого?!
Тут сладкая Лейла огляделась по сторонам, а потом наклонилась к самому уху шайтана, обдала его запахами рая и прошептала:
— Ёшкина-кота!..
Отодвинулась и посмотрела испытующе.
— А кто это? — оторопел шайтан. — Ёшкин — это из ёшек, что ли? С Западного рынка?
А Лейла улыбнулась мечтательно и ответила кратко:
— О!..
Шайтан подумал немного, а потом сказал:
— У меня важный вопрос возник. Зачем тебе Ёшкин-кот?
— А просто так. Я его буду гладить, гладить, гладить — до тех пор, пока мне скучно не станет. И вот тогда, Нурбобо Бобоназаров, приходи ко мне со своим «о!», и я полюблю тебя, может быть.
Рассмеялась, подхватила свой кувшин и умчалась легкой побежкой газели.
А Бобоназаров поплелся к себе в каморку, лег там на земляной пол и уставился в небо. Даже на работу, мух разгонять, не пошел, так и лежал весь день неподвижно.
Сгустилась ночь, а шайтан все смотрел на звезды, шептал имя ночи — Лейла, и прожигали чужую землю шайтановы слезы. Лежал, мычал, мечтал и плакал. Только под самое утро, когда в глазах уже замелькали разноцветные искры, повернулся на бок, подложил хвост под голову поудобнее и стал засыпать. Но как только слетел к нему первый легкий сон, как только поплыл у него над ресницами прелестный образ капризной красавицы — в этот самый миг разнесся на всю округу первый крик муэдзина.
И все на небе замерло, потускнело, побледнело и, чуть помедлив, погасло. Пропал Небесный Базар, проснулся Восточный рынок. Загудели машины, заревели ишаки, принялись прочищать свои глотки утренней перебранкой торговцы мылом, золотом, хашишем, персиком, халвой, гранатом и гранатометом.
— Э… — сказал сам себе шайтан. — Теперь не уснешь. Вставать пора!
Он встал, протер свой пятачок водой из чистого колодца Хуляль, причесал все свое маленькое тело, аккуратно почистил клыки зубной щеткой и открыл шкаф. У каждого шайтана есть дома такой шкаф: там висят на железных крюках человеческие обличья на любой вкус. Любой вид может принять сосланный на землю, вот только роста себе он прибавить не в силах.
Шайтан Бобоназаров вознес хвалу великому Шаддаду за его щедрость, а затем призадумался: что же надеть в такой важный день? Майкла Джексона сразу в угол зашвырнул, плюнул на него и даже копытом его пнул. Долго думал, долго перебирал, а потом решительно натянул на себя Чарли Чаплина, бродягу такого смешного, улыбнулся сам себе в зеркало и вышел, играя тросточкой, на подметенные и обрызганные водой улицы Восточного рынка.
Путь шайтана лежал к Северным воротам. Надо было спросить совета у друга: что же теперь делать с этой любовью?
Джинн седьмой категории Ашмедай, охранник зала игровых автоматов, сидел на стуле у места своего служения и читал журнал «Рыбалка на Руси».
— Ай! Малыш Бобо! — обрадовался он, увидев шайтана. — Здравствуй, друг, ну куда ты пропал? А зачем такой бедный вид нацепил? Тебя, наверно, Шаддад, слава ему, с рынка погнал? Да шучу я, шучу… Ну, не грусти, брат, кому сейчас легко. Вот смотри, что умные люди пишут: рыба на Северо-Восточном рынке, пишут, гниет теперь не только с головы. Ты представляешь?
— Ашмедай, мне совет нужен, — тихо сказал Бобоназаров.
Охранник поправил служебную бирку на белоснежной рубахе, потрогал галстук, а потом вдруг ощерился, как зверь, и изо рта у него выкатились два острых клыка.
— Совет хочешь, да? — спросил он грозно. — А кровавую жертву ты мне принес?!
— Слушай, Ашмедай, ну мы же друзья, да? Ну какая такая кровавая жертва? Угомонись, брат, прошу тебя! Дай мне совет, ведь ты давно живешь на этой Земле.
Ашмедай тут же спрятал клыки и добродушно рассмеялся.
— Да шучу я, шучу… Ты, малыш Бобо, совсем шуток не понимаешь. Какой-то ты стал неправильный, словно и не демон совсем. Ты, наверно, влюбился, Бобо. Скажи, влюбился, да?
— Влюбился.
— Говори в кого, я любопытный.
— В Лейлу я влюбился, Ашмедай. В прекрасную сладкую Лейлу.
От этих слов смех мигом оборвался, и джинна перекосило сразу во все стороны.
— В дочку Шаддада, слава ему? Бобо, скажи, что ты шутишь!
— Эх, Ашмедай, Ашмедай… Шучу? Конечно, шучу. Забудь об этом.
— Уф… Нет, ты не шутишь, Бобо. Говори тише, пожалуйста. Ты же знаешь, что у игровых автоматов тоже бывают уши… А куда ты идешь так рано?
— Да вот решил отпуск взять за свой счет. А может, совсем уволюсь.
— Уволишься? Слушай, а ты головой не стукнулся, когда падал, нет? Э… Брось дурить, служи Шаддаду. Шестую категорию дадут, хвост с кисточкой носить будешь!
— Не хочу я кисточку.
Ашмедай огляделся по сторонам, а потом наклонился и горячо зашептал Бобоназарову в самое ухо: